Когда-то в революционном Петрограде среди поклонников блестящей танцовщицы оказался Чекист, манифестирующий мощь новой власти. Сама эта мощь возникает из дикого разгула толпы, ставшего безумным праздником деструкции. Балерина, любимица строгого Учителя, увидевшего в ней и в ее совершенном танце идеал прекрасного, благодаря Чекисту становится примой этого опьяняющего праздника вседозволенности.

Вскоре новая власть приходит и в стены театра, жестоко подавляя культуру консерватизма, созидания и творчества, взращенную Учителем. Учитель полон отчаяния. А белые балерины теперь призваны послушно воплощать новую идеологию, окрашенную яростно-кровавым цветом. Лучшей танцовщице Чекист-поклонник позволяет эмигрировать. Но и в веселящемся Париже нет гармонии. Душевный надлом, одиночество, кошмарные наваждения. Только уход по ту «сторону зеркального стекла», безумие видятся спасением…

Такова у Бориса Эйфмана «Красная Жизель». Вечный сюжет. За веком век — любовь и предательство, человечность и животность на фоне обжигающих языков пламени социальных катаклизмов. Актуален ли сюжет для современных экономических стратегий?

Как минимум в трех ассоциативных измерениях. Во-первых, Балерина. Точный образ российского общества. Оно помнит, чаще атавистическими генами, какими-то рудиментами, свои идеалы. Для одних это Святая Русь, для других — сверхдержавный СССР, для третьих — преуспевающий Запад. В торжествующем танце каждого из этих сюжетов — осколок распавшегося идеала. Зеркальными бликами осколки создают меняющуюся, хаотичную картину образов. И ни на одном не может остановиться жаждущая любви, тянущаяся к идеалу душа. Безумие и страсть танца хоть в веселом Париже, хоть в суровом Петрограде предопределяют ситуативность, конъюнктурность, сиюминутность всего мировосприятия. Нет — классике. Нет — заветам. Нет — традициям. Нет — будничности. Только танец, джаз, фельетон, стёб, клип, насмешка и высмеивание, сомнение и низвержение, хаос, неустойчивость, турбулентность. Стихия. Успех. Забвение. Напускная беззаботность. Всеобъемлющий пиар. Безумие.

Во-вторых, Учитель как символ эталонов, высших ориентиров, к которым стремятся. Он не может изменить себе. Но он не может что-либо изменить, предотвратить вовне себя. Его миссия — всего лишь заложить в души своих учеников представление о неких ценностях, которые составляют суть его понимания жизни и самой жизни. И магнетизм его учения выше обаяния дьявольской кутерьмы, куда на какой-то миг затянута его любимая Балерина. Но когда все должны исполнять одну партию, то лучшей ученице места здесь не остается. В вихре перемен исчезает и сам Учитель, становясь фантомным воспоминанием.

В-третьих, Чекист. Не он инициатор всеобжигающего огня и праздника деструкции. Он оседлал энергии разразившегося землетрясения, цунами, урагана, благодаря им получил невероятную власть, вплоть до права исключить кого-то из такой игры, вплоть до «высшей меры», если пожелает употребить свою власть. Именно пожелает — обычно эмоциональная, чувственная сфера, инстинкты в такие эпохи потрясений затмевают разум. Разум впадает не в сон, а в рабство, оказывая услугу обеспечения безопасности самовыражения.

И едва сделав такое, едва достигнув высшей власти, Чекист обречен на то, чтобы влачить существование в выдрессированном им же порядке. Порядок сулит ему уют всеобщего повиновения, но при этом тусклость и бессмысленность того, что будет после. Праздник уничтожения позади. «Трудные дни» впереди.

Всякие аналогии условны. Сюжеты искусства вечны. В отличие от научных истин, стремящихся к собственному опровержению.

Еще в 1911 году Альфред Норт Уайтхед, математик и философ, высказал гипотезу, спустя век доказанную: «Утверждение о том, что мы должны развивать привычку осознавать каждое действие, глубоко ошибочно. Верно обратное. Развитие цивилизации стало возможным благодаря увеличению числа жизненно важных действий, которые мы совершаем не думая».

Пережив опыт революционного Петрограда, другой философ и социолог, Питирим Сорокин, обнаружил не менее интересный социальный закон: быстрое скатывание общества к разгулу животных страстей, когда исчезают властные структуры, помогающие людям не думать, а действовать не думая, жить, о многом не задумываясь. Обуздывать такой праздник вседозволенности будет новая власть. Она наймет людей, которые исполнят необходимую работу по наведению баланса между областями тьмы и областями, где думать требуется, желательно или возможно. Там окажутся такие, о которых сказал Николай Туроверов, «Есенин от казачества», офицер, эмигрант и поэт, судьбойсвоею напомнивший Балерину: