Практически каждая союзная республика СССР имела суверенитет, ограниченный отчасти добровольно, отчасти вынужденно, отчасти в силу исторической логики событий. Относительная легкость образования новых независимых государств после распада СССР объясняется отсутствием необходимости создавать заново атрибуты независимости и возможностью использовать имеющиеся и кадры, и институты, и материальные ресурсы.
Возможно, главная проблема для новых государств скрывалась в распаде единой финансовой системы, но финансовый кризис сам был пружиной развала и всей страны. Очевидно, что вдруг создавшаяся бесхозность огромных материальных активов стала искушением и основой для появления, как черта из табакерки, новой «национальной» буржуазии, быстро слепившей новые политические режимы и идеологии. Несомненно, что исторического запаса прочности у этих режимов было на одно поколение, а, например, в Грузии, Таджикистане, Киргизии и того меньше. У всех 15 новых признанных мировым сообществом и нескольких непризнанных государств своя специфика выживания после 1991 года, свой тип политического режима и внешнего позиционирования. Большинству удалось увеличить запас прочности за пределы одного поколения. В основном это было сделано за счет форсирования этнической идентичности и авторитарности политического режима.
Откат к кланово-этническим факторам идентификации не мог не обрести регрессивных свойств. Тем более в условиях быстро продвинувшейся в 1990-е и 2000-е годы глобализации. Те постсоветские страны, которые поставили задачу формирования мегаидентичности, были дальновиднее. Вхождение в европейское или пантюркское пространство — так нарабатывался опыт смены кодов страновой идентичности за счет замены цивилизационных ядер ценностей. Кто-то это сделал с жесткой однозначностью, кто-то создал «мягкие» формы подавления групп и ценностей, не вписывающихся в новую линию развития. Очень немногим удалось сохранить «равновекторность» в политико-идейном хаосе, оставшемся после коллапса мощной советской цивилизации.
Украина волею истории оказалась на линии разлома более чем двух цивилизаций. Поэтому и процессы здесь особо обострены, и не только в наши дни. Первым прообразом современного украинского государства можно считать Владимиро-Волынское (впоследствии Галицко-Волынское княжество), продержавшееся в неблагоприятном геополитическом окружении, при давлении со стороны Польши, Литвы и Венгрии, до середины XIV века. Вольные казачьи поселения к тому моменту образовали буферную зону между восточноевропейскими государствами и Оттоманской империей. Отказ польской и литовской знати от признания автономных прав украинского народа в составе Польско-Литовской унии вызвал подъем национально-освободительной борьбы украинского народа. Союзником в этой борьбе выступило Московское царство.
За исключением короткого периода Гражданской войны 1917–1920 годов и периода немецко-румынской оккупации развитие Украины происходило в рамках большой метастраны, а украинская элита была тесно интегрирована в состав ее правящих кругов. 31 год из 69 лет существования СССР его даже возглавляли выходцы из Украины: Н.С. Хрущев, К.У. Черненко. На землях в границах нынешней Украины разворачивалась история, еще не нашедшая всех своих историков. Актуально из этой истории то, что не она, огромная и многоплановая, считается точкой отсчета государственности современной Украины. А конец либо 1917-го, либо 1991-го. В эти периоды происходила «перезагрузка». Потенциала идеи «независимости» хватало, как показывают последние события, ненадолго.
В 1922 году Украина стала основополагающей частью СССР, сегодня значимость цивилизационной определенности и необходимости выбора ощущает сердце каждого гражданина Украины.
Существенны сегодня многие вопросы. Ответы на них проясняют картину мира и личную причастность.
Первый: можно ли еще раз попытаться создать всеукраинскую общность в нынешних международно-правовых границах? Если не в нынешних, то в каких? Если оснований для создания глобальной субъектности нет, то какой масштаб населения, территории, экономики гарантирует вхождение в одну из современных цивилизационных метасистем не на эрзац-правах?
Второй: когда и при каких условиях известный лозунг «винтовка рождает власть» становится основанием ее легитимности? И, соответственно, остается ли в демократической правовой традиции референдум жителей местности источником легитимности?
Третий: каковы перспективы мощи, привлекательности и областей совместимости — конфликтности общеевропейского цивилизационного ядра и ядра евразийского цивилизационного проекта? Кто из них находится на восходящей волне развития? Каковы сравнительные темпы этого развития?
К сожалению, политические решения принимаются исходя не из оснований истины, а прежде всего — из интересов. А успех таких решений зависит от силы интересантов. И от того, насколько жизненны и всеобщи эти интересы. От того, на чьей стороне правда.