Она появилась в эфире и КДС новогодне, тепло и по-домашнему. Мощно и  искренне. И симптоматично. Так, видимо, является чудо.

Во-первых, Ваенга синтезировала своим творчеством сочный букет ожиданий. Их по-своему утоляли ранняя Пугачева, Анастасия и Митяев, частично – Успенская и отчасти “Бигуди” Гришковца.

Во-вторых, Ваенга, безусловно, феномен массовой культуры, но без малейшего оттенка оболванивания. Ее мелос и гармоники вполне классичны, но это не трехаккордный примитив, а что-то аналогичное 
симфоджазу, это – одухотворенный шансон. Ей близок романтичный Шопен, и манифестируется это открыто. А голос  изысканно инкрустирован в аккомпанемент, тактичный и чуткий, в нем уместен и рояль, и баян, и саксофон.

В-третьих, в поэзии Ваенги без труда можно уловить цветаевские и ахматовские с Гумилевым  веяния. Но ее строки абсолютно самобытны, исходят из таланта и содержательного жизненного опыта, близкого 
большинству слушателей. Ее поэзия не из гламурной пустоты и бутафорий, но лучится смыслами “как правильно жить”, не теряться в лабиринтах переживаний, любить детей, родителей, любимый город, всю ту взвесь  интонаций, которую зовем “Отечеством”.

А главное – Елена Ваенга любит то, что она делает, самозабвенно,  трогательно, достойно подражания. Когда она признается пяти тысячам  зрителей, что слова и музыка ее собственного сочинения, то ее поймет  всякий, что-то сотворивший или смастеривший: поэт, художник,  композитор, ученый, конструктор или искусница макрамэ. Строки искренни, от души. А понимание, что перед нами и входящая в наши души личность все это – музыку и текст, аранжировку – придумала сама и ею 
сотворенный коллектив, внимающий ее настроениям, это понимание волнует так, как волнует море, ветер, дождь, снег, то есть с восторгом  и широкой радостью. Она не повторяется, повторяя вновь свои 
произведения, всякий раз – уникален, чувствуюший настроение зала и собственную игру вдохновения.

Конечно же, мастерство видно в том, как мажорируется волнами состояние зала. То цыганский накат бесшабашности, то слезы наворачиваются, то плейшнеровское ощущение вкликолепия жизни. Не в том ли сила искусства – соткать нечто солидарное в нас, вызвать катарсис, возвышенное очищение душ?

Такова Ваенга, воспевающая снежное королевство нашей жизни, обращающаяся к довольно обледеневшим нашим сердцам с душевным теплом, огнем любви Герды. Она обращается ко всем близким и любимым,  независимо от крови.

Однако без футурологии комментарий был бы неполон. Как дальше сложится ее сценическая судьба? Встроенная в индустрию эстрады, сохранит ли она свою самобытность? Сэволюционирует в 
роботизированных  заслуженных див, заученно заводящих сконструированными хитами публику, жаждущую под водительством продюсеров простенькой пошлятинки? Или она заставит считаться и себя, и импрессарио с логикой и силой своей музыкальной поэзии, которая уводит ее к контенту и аудиториям Камбуровой, Вероники Долиной, Градского и Вертинского? Как выдержит триумфальное шествие по России? Хотя это в принципе не очень важно, ведь Ваенга уже задала новую и должную планку массовой песни. Но было б “за державу обидно”, если б Ваенга мелькнула на небосклоне всерьез, но ненадолго.