«Райком закрыт. Все ушли на фронт». Конечно же, такие факты были. В прифронтовой полосе. Представить нечто подобное в тылу трудно, вертикаль управления работала для Победы день и ночь, определяя каждому место, задачу, меру ответственности и полномочий, неустанно своими «глазами и ушами» контролируя соответствие поведения, слов и отчасти мысли заданным эпохой и руководством установкам. Подавляющим большинством народа такая система принималась как жизненная необходимость. Мыслящие иначе также принимали ее как неподвластный им социальный ураган, поток энергии, попущение.

Кстати, итоги голосования телеаудитории по широкому спектру ситуаций в программе 5-го канала «Суд времени» в 2010-м, а также «Имя России» в 2009 году отражают генетическую память нации о том легендарном, забытом и идеологически отвергнутом порядке управления.

Есть в формальной логике раздел о логических уловках. Ими обильно, осознанно, хотя чаще неосознанно, пользуются политики, журналисты и остальные граждане. Можно сказать, что человеческая жизнь и общение как паутиной опутаны вольным и невольным применением некорректных приемов полемики. А полемика возникает всегда, когда нет взаимного «да».

Жертвой этой человеческой слабости стала и память о системах управления. Простейшими, примитивными и популярными приемчиками типа «доведения до абсурда», «обращения к личности», «подмены тезиса» и прочими — сложнейшую и доныне поучительную тему выживания и развития нации в чрезвычайных условиях войны вывели из интеллектуального обращения, приклеив ярлыки «нехорошо», «ужасно», «бесчеловечно».

Два примера проиллюстрируют мысль.

На одном из «высоких» совещаний по вопросу модернизации выступает один из ведущих ученых и показывает два документа. Один — техническое задание на разработку атомной бомбы, другой — современная документация на тендер для получения госфинансирования инновационного проекта. Объем первого документа — чуть более одной страницы, второго — пара сотен. Реакция руководящих персон, от которых во многом зависит судьба модернизации: 1) но раньше, до соответствующего ФЗ еще хуже было и 2) возврата к сталинизму мы не допустим.

Как это все называется? Разговор слепого с глухим?

Второй пример. Он знаковый, ведь памятников управленцам, да еще эпохи 1930–1950-х годов, в современной России не открывают.

Недавно произошло событие отнюдь не отраслевого значения. В Сарове  Б.Г. Музрукову, руководителю Уралмаша, а затем КБ-11 (предшественника федерального ядерного центра ВНИИЭФ), обеспечившего ничем не заместимый вклад в достижение ядерного стратегического паритета, открыли памятник. Со звездами Героя Социалистического Труда.

«Человечный и властный», «отвечающий за все»… Это звучащие спустя полвека слова потомков о нем, а им лукавить ни к чему. Что-то из этого разве коробит наш современный вкус?

И мы ведь если не знаем, то догадываемся, что именно та эпоха породила когорту руководителей промышленности стальной закалки, профессионализма и ответственности.

Огульно вычеркивая из социальной памяти вполне массовые образцы руководства, трудового энтузиазма, тоже вполне массовые, мы обессиливаем мотивационный и интеллектуальный капитал страны.

Так расточительно не поступают ни американцы, ни китайцы, например.

Ради чего закрыты сегодняшние «райкомы»? Куда ушли сегодняшние начальники? Куда истек их мозг? Мы на каждом шагу легко обнаружим следы рассеянной миграции руководящего импульса из мест предназначенной дислокации. «На палубу вышел, а палубы нет…» Или импульс был, но не по делу, а в звонкий гул.

Так многого не хватает нашему социальному организму с множеством фантомных болей и недоразвитых членов. Законов. Их точного, а не вкусового исполнения. Морали там, где нет закона. Личной ответственности там, где нет видимого контролера. Компетенций там, где их никакая «мохнатая лапа» не компенсирует. Табу на вранье, на пустую болтовню. Единства, где оно уместно, и многообразия, где оно целительно.

А главное, что-то в нынешней реальности очень напоминает один разговор полтора века назад в Северной Америке.

— Я чувствую в себе патриотический дух, — заявил один энергичный господин.

— В чем это чувство выражается? — уточнил стоявший рядом президент Линкольн.

— Я чувствую, что мне хочется кого-то убить или что-то украсть….

Не потому ли, случается, пусты залы важных заседаний?

… И вот уже трещат морозы

И серебрятся средь полей…

(Читатель ждет уж рифмы розы…)

Нет, конечно. Как Штирлиц, отдохнув, они вернутся. Работать, наверное.