Интервью порталу Закс.ру 21 мая 2009 года.
Оригинал статьи: http://www.zaks.ru/new/archive/view/56929
У современного кризиса множество измерений – финансовое, технологическое, духовное и даже конспирологическое. Налицо эпоха турбулентности, выйти из которой человечество сможет, только укрепив солидарные практики в противовес индивидуалистическим, считает президент Международной академии исследования будущего Александр Агеев. В интервью корреспонденту ЗАКС.Ру футуролог рассказал об особенностях современного прогнозирования и ответил на вопрос, почему предсказывать время окончания кризиса сегодня – дело неблагодарное.
– Сегодня, наверное, самый частый вопрос, который задают футурологам, это когда закончится кризис? Вы можете на него ответить?
– Ответы футурологов простираются от “не знаю” до “лет 600”. Но суть в другом: каков вопрос – таков и ответ. В данном вопросе слишком много неточного, чтобы рассчитывать на точный ответ. В частности, о каком кризисе идет речь? Мы сегодня сталкиваемся, по удачной метафоре А. Фурсова, с “матрешкой кризиса”. У того явления, которое для простоты восприятия назвали широким и потому неочевидно заданным термином “кризис”, множество измерений. Самое популярное из них – финансовый кризис, указывающий на целый пакет финансовых диспропорций. Менее дискутируемое, но более важное измерение кризиса – технологическое. Человечество стремительно, болезненно и неравномерно по географии переходит к шестому технологическому укладу. Его ядро – био-, нано- и информационные технологии, новые когнитивные модели. Но чье-то начало знаменует чей-то финал. Сегодня умирают целые сектора экономики, с которыми, между прочим, связали свою судьбу миллионы людей. Многие из них в предпенсионном возрасте и переобучиться не успеют. Свой острый привкус в эту драму привносит глобализация, перекраивающая конфигурацию отраслей, невзирая на привязанности стран к конкретным видам экономики. Но и за этим стоит еще более масштабное измерение кризиса – духовное. Терпят крах многие модели бытия, казавшиеся незыблемыми веками. А новой этики жизни не возникло. Есть и еще один подтекст кризиса – конспирологический. У каждого из этих кризисов – своя динамика, свои потенции, и каждый из них открыт для влияния другого. Таким образом, налицо эпоха турбулентности. В такие времена делать точные прогнозы – дело не столько неблагодарное, сколько непрофессиональное. К моменту исполнения прогноза неузнаваемо изменится сам объект прогнозирования. Изучение таких явлений начал еще А. Н. Колмогоров лет 60 назад. Компромисс науки с нашим желанием заглянуть за горизонт найден в сценарном подходе. По каждому аспекту кризиса проработаны широкие коридоры перспектив.
– Как изменится политическая и экономическая система РФ после кризиса? Сегодня вы уже подмечаете те новые веяния, которые после кризиса будут доминировать на социально-экономической карте страны?
– Узел, который может распутать кризис, связан с осью “я и мы”. В повседневной жизни они условно маркируются как вектор индивидуализма и коллективизма. По большому счету это противопоставление ложно. Человек сложен и в горизонтальной, и в вертикальной проекциях. Но упомянутые векторы высвечивают доминирующие ценности. После кризиса в любом сценарном его развороте значимость солидарных практик и ценностей заметно вырастет.
– Складывается такое ощущение, что, чем сильнее продвигаются неолиберальные экономические реформы в России, тем меньше остается либерализма в политике. Вообще, у либеральной политической модели есть будущее применительно к России?
– Любая однажды возникшая модель остается в генетической памяти нации. В этом смысле накопление разнообразного опыта всегда несет риск рецидива любой модели, но опыт ведь и “парадоксов друг”? Что касается якобы уменьшения либерализма в политике, то ни диагноз, ни сама рамка вопроса мне не кажутся адекватными реальности. Политический процесс несводим ни к клише самоназваний партий, ни к риторике, ни к господствующему стилю отправления политических функций, ни даже к свободе или зажатости слова. Политика в нашей стране совершается 3% граждан, считающих себя в решающей степени влияющими на положение дел в стране. К счастью, ответственность за дела в стране ощущают 12% граждан. Однако в ракурсе реальных правомочий собственности и распределения решающих властных функций мы легко обнаружим вопиющие диспропорции. Но какое все это имеет отношение к легковесным лекалам “либерализма – авторитаризма”?
– Результаты политических прогнозов во многом зависят от методов, которые используют прогнозисты. Какими методами обычно оперируете вы?
– Для практических задач политического прогнозирования мы используем методологию “стратегической матрицы”, располагающую семейством методов для объектов различного класса сложности и размерности. Точность прогнозирования с распределенным участием экспертов и применением новейших информационных технологий превышает широко публикуемые социологические опросы.
– Когда начался кризис, многие стали говорить, что он был предсказан Карлом Марксом еще в “Капитале”. Вы в своих прогнозах часто прибегаете к марксистской прогностической методологии?
– Апелляции такого рода отражают часто не суть дела, а всего лишь полноту эрудиции. Карл Маркс внес свой выдающийся вклад в мировую социальную науку, но вменение ему в заслугу еще и предсказания нашего кризиса сродни такому известному сюжету из кинофильма “Кавказская пленница” – “А крепость тоже я разрушил?”. Наверное, социальная наука инкрустирована марксизмом так же, как и “взрослый текст” – положениями школьного учебника. Питирим Сорокин, безусловно, испытал на себе влияние марксизма, но его теория ближе реальности ХХ века, нежели социология второй половины ХIХ века. Например, теория сложности содержит в снятом виде марксистское понимание истории в том, что называется “антропогенным компонентом”, но ее понимание самоорганизации, фрактальности, цикличности все-таки строится на физике и математике, которой не было век назад. Справедливости ради стоит сказать, что социальные науки еще не освоили многих утвердившихся в середине прошлого века в естественных науках представлений и продолжают оперировать методами, уместными в антикварной лавке.
– Несколько последних десятилетий ведущие либеральные идеологи не устают твердить, что никакой альтернативы западному обществу нет, что история умерла и вот начался глобальный экономический кризис, мир находится на пороге больших перемен. Не кажется ли вам, что современные элиты сами себя лишили возможности предсказать кризис, а значит вооружить себя против него?
– Разве глобальные элиты не предсказали глобальный кризис? Разве он лишен антропогенного привкуса? Разве нет элитных игроков, упреждающе вооружившихся кризисом как инструментом достижения своих идеалов? У меня нет такой уверенности, что серьезные мировые элиты оказались столь беспечны.
– Если брать российские социально-экономические и политические реалии, то они вообще легко прогнозируемы?
– Россия – не самый простой объект для научного познания. То, что навеяло ваш вопрос, позволяет действительно относительно легко вырисовывать спектр российских траекторий будущего. Это не значит, что эти траектории радужны. Россия как социоприродная система ведет себя с размахом. Возможный диапазон флуктуаций едва ли не всех ее подсистем трагически широк.
– От чего зависит прогнозируемость развития тех или иных социальных организмов?
– От степени их сложности, размерности, среды жизнедеятельности, энергетики, накопленного опыта, компетенций управляющих структур и способностей самоорганизации, идеалов.
– Наравне с футурологами удовлетворить потребность человечества в познании будущего пытаются и деятели искусства: писатели, художники, режиссеры и т. д. Например, в последнее время снято несколько фильмов про будущее, где оно выглядит достаточно апокалиптично. В кино обычно обыгрываются два наиболее популярных сценария. В соответствии с первым мир разделен на множество враждующих друг с другом за ресурсы квазигосударств, в которых правит не центральная власть, а скорее мафия и бандитские группировки. В соответствии со вторым мир представляется в виде глобальной империи с тотальным контролем государства над личностью. Какой из двух этих сценариев вам, как эксперту, кажется более реалистичным?
– Эти сценарии – смесь реальности и пренебрежения ею.
Беседовал Антон Юдаев